Юля Арцёмава: Привет и прощай

Привет и прощай

Я сижу и смотрю, как уменьшается количество пива в его бокале. Когда оно закончится совсем, Саня посидит ещё минут пять для вида, вежливо попрощается и уйдёт. Так я понимаю, что время – это жидкость, и оно действительно может течь. Когда пива остаётся чуть больше половины, я задумываюсь о том, что если я сейчас выбью этот бокал у него из рук, как бы нечаянно, или просто неаккуратно придвинусь к столу так, что он пошатнётся и пиво выльется, то есть если я искусственно оборву течение времени – что произойдёт дальше? Он закажет себе ещё один бокал вместо этого или посидит ещё минут пять для вида, вежливо попрощается и уйдёт? Оба варианта кажутся мне равновероятными, поэтому я ничего не предпринимаю.
Саня говорит увлечённо, непривычно много жестикулирует и улыбается. Я не особенно вникаю в смысл его слов, но это не потому, что мне неинтересно. Пивная линия опускается всё ниже, времени остаётся всё меньше, я просто пытаюсь запомнить Саню таким, какой он сейчас, и мой мозг тратит почти все мои усилия на это запоминание. Ну и ещё малую часть на то, чтобы замаскировать этот процесс от моего собеседника и прикинуться внимательной слушательницей.
И самое главное: мне нужно сказать ему одну по-настоящему важную вещь, но я пока не знаю, как это сделать.
Сегодня Саня улыбается больше обычного, хотя, вполне возможно, что это мне только кажется. Люблю и ненавижу эту его улыбчивость. Я продолжаю измерять глазами количество пива в его бокале: по моим самым оптимистичным оценкам, его осталось минут на восемь. Саня подзывает официантку и просит счёт, я предлагаю ещё по одному, но он отказывается:
– Мне уже правда пора. Хочу немного пройтись пешком по набережной, напоследок.
– Моя компания тебе не помешает? Я бы тоже прогулялась, – робко спрашиваю я.
Саня утвердительно кивает и улыбается. Я выиграла ещё немного времени.
Из прохладного прокуренного помещения бара мы выходим на улицу и нас обдаёт горячим воздухом и светом. Как ядерный взрыв, хотя может быть это не самое удачное сравнение, я ведь мало что понимаю в ядерных взрывах.
Я надеваю солнечные очки, а Саня щурится и говорит, что ему нравится, когда солнце светит прямо в лицо. Город в это время дня и лета всегда такой – много пыли и света, мало людей, и кажется, что всё, что не загорится, то обязательно расплавится.
– Я вот тоже подумываю иногда переехать отсюда, – говорю я. – Особенно интенсивно подумываю об этом зимой. 9 месяцев в году погода просто чудовищная, зима всегда такая бесконечная, кажется, что она длится полгода, но лето, по-моему, ещё хуже, потому что, то, что сейчас – это не лето, а вычеркнутое из жизни время.
Саня смеётся, а я продолжаю:
– И вот, я бы уехала только из-за погоды, честное слово. Я в шутку решила называть себя климатическим эмигрантом. А потом погуглила, и оказалось, что это словосочетание уже было придумано до меня.
Я замолкаю, и Саня тоже ничего не говорит. Так мы и идём в тишине какое-то время, и в этом случае она мне даже на руку, я обдумываю, что скажу ему, перебираю про себя формулировки, слова, ищу наиболее удачные, точные и ёмкие. И, конечно же, простые и естественные, чтобы сказанное прозвучало как бы невзначай, как будто оно не запланировано, а просто вырвалось из меня, обусловленное моментом. Саню, кажется, совсем не смущает молчание. Не придумав ничего удачного, я решаюсь сымпровизировать, и загадываю, что если я сейчас про себя досчитаю до десяти, а он так и не заговорит, то я, пожалуй, начну. На цифре восемь тишину прерывает телефонный звонок.
Саня отвечает, разговор недолгий. Он общается короткими фразами, а потом сообщает мне, что это была Алёна, она сейчас тут поблизости гуляет с Пашей и скоро они вдвоем присоединятся к нам.
Алёна и Паша – это наши друзья, пропади они пропадом. Вернее, так: Алёна моя подруга, а Паша просто хороший парень, который всегда есть в любой компании, но с которым ни у кого нет особо близких отношений, в общем, такой самый обычный, весёлый, добрый и не очень разговорчивый. Если вдруг остаешься с ним наедине, то сидишь, растерянно улыбаешься и задаёшь какой-нибудь нелепый вопрос, просто чтобы что-нибудь спросить, а не потому что тебе действительно хочется это узнать.
Я интересуюсь, где сейчас Алёна и Паша, Саня говорит, что они на Немиге. Отлично, у меня есть где-то десять минут, этого должно хватить, если я начну прямо сейчас и не буду очень многословна. Саня, как на зло, смотрит на меня выжидающе, возможно, кто-тот другой на моём месте решил бы, что это самый подходящий момент. Но я вдруг совершенно точно понимаю, что не хочу и не могу сделать это сейчас. Нет, никак.
– Тебе тоже грустно? – спрашивает Саня.
– Да, немного. Как-то всё по-другому будет без тебя.
– Мне тоже будет там по-другому без вас.
– Ну да, ты едешь в новую интересную жизнь, а мы просто остаёмся здесь, в старой, и всё как раньше, только за вычетом тебя.
Мы снова замолкаем и так и молчим до тех пор, пока не приходят наши друзья.
– Эй, а мы вот тоже хотим попрощаться, привет и прощай! – громко смеясь говорит Паша, пожимает Сане руку и хлопает его по плечу.
– Вообще-то это задумывалось так, – говорит Саня, – что бы мы попрощались вчера, без суеты, спешки…
– И к тому же отлично набухались! – добавляет Паша.
Вчера у Сани дома была прощальная вечеринка для друзей.
– Все и попрощались вчера, а сегодня ты внезапно гуляешь с Садовской, – говорит Алёна.
Садовская это я. Алёна обычно называет меня по фамилии, и я не против, но сейчас меня это немного раздражает.
– Да это случайно вышло, – добродушно улыбается Саня.
О, конечно же случайно. Вчера, после окончания прощальной вечеринки, я забыла у Сани свой ежедневник, за форзацем которого лежал конверт с письмом, на конверте от руки я написала «Саня это тебе, прочитай, пожалуйста, и дай мне знать», я специально писала это аккуратными печатными буквами. Я рассчитывала на то, что конверт выпадет из блокнота, Саня увидит его, откроет и прочтёт. Потом утром он позвонит мне и скажет что-то в роде «Ты забыла у меня свой ежедневник. И ещё, я нашёл там кое-что, нам надо поговорить». Но ничего подобного не случилось. В два часа дня, когда мне уже стало очевидно, что мой нехитрый план провалился, я позвонила ему сама, сказала, что забыла у него свой рабочий блокнот, который мне срочно нужен вот прямо сегодня вечером, я без него как без рук, и к тому же я тут недалеко от его дома, могу зайти и забрать. Саня предложил встретиться и прогуляться, и тогда во мне начала теплиться надежда. Мы зашли в бар и заказали по бокалу пива, потом ещё по одному, но уже к середине первого бокала стало очевидно, что Саня всё-таки не прочёл моё письмо. Так у меня остался единственный вариант – сказать всё самой, но внезапное появление наших друзей свело на нет мой запасной план.
Тем временем мы вчетвером идём вдоль набережной и между нами больше нет тягостной тишины. Я говорю меньше всех, мне нравится украдкой наблюдать, как хорошо моим друзьям, как они смеются, вспоминают, едят мороженое и живут этим настоящим. Я чувствую, как мой пульс отсчитывает секунды, из которых складываются последние минуты нашего общего. Прекрасные, весёлые и очень короткие минуты.
Когда мы оказываемся недалеко от Саниного дома, его телефон снова звонит, по обрывкам разговора я понимаю, что это его родители.
– Ну, вот и всё, – произносит Саня. – Мне пора, хотел ещё немного посидеть со своими напоследок.
– Давайте попрощаемся здесь, – говорит Алёна. – Сколько мы времени провели на этой набережной, это же самое наше место.
Она прижимается к Сане, что-то шепчет ему на ухо, он смеётся и говорит «Хорошо, конечно». Потом Саня обнимает меня, немного неловко это у нас получается, наверное, потому что мы с ним обнимались очень редко. Я не знаю, что сказать вот уже теперь и говорю «Пусть тебе там будет лучше, чем здесь». Последнее слово я произношу почти шёпотом, потому что меня начинают предательски душить слёзы, тем более, что Алёна уже действительно плачет. Саня сгребает нас всех в охапку своими длинными руками, и мы обнимаемся уже вчетвером.
Потом Саня отпускает нас, а мы его, он улыбается на прощанье и уходит. Пару раз он оборачивается и машет нам рукой, мы машем в ответ. Ну, вот и всё.
Мы молча смотрим вслед уходящему Сане. Когда он скрывается из виду, Алёна с Пашей предлагают куда-нибудь зайти, а я вру, что у меня дела в городе, вру неубедительно, но, кажется, их это не смущает, и я очень им за это благодарна. Мы сдержанно прощаемся, и они уходят.

Если стоять здесь, на берегу реки, то там, за общагами, виднеется Санин дом. Я точно не знаю, которые из окон его, я всего пару раз была у него в гостях. Это уже и неважно. Я сажусь на широкий бетонный бордюр, который обрамляет реку, наощупь достаю из сумки конверт, открываю его, беру письмо и начинаю читать:
Саня, некоторые слова очень трудно произнести вслух. Они как будто не выносят соприкосновения с воздухом и окисляются, хорошо, что человечество уже давно изобрело письменность. Как раз для таких случаев.
Я знаю, что никогда не была для тебя каким-то отдельным человеком, я была всего лишь Алёниной подругой, частью массовки, вокруг тебя постоянно было огромное количество людей, и все мы тянулись к тебе совершенно искренне, потому что ты, Саня, очень хороший человек, как бы пошло и потаскано это ни звучало.
Но с тех пор, как я узнала о твоём отъезде, тянуться к тебе стало невозможно больно, потому что ну какой в этом смысл, если тебя не станет вот уже через пару месяцев. И, если честно, я попрощалась с тобой уже тогда, зимой, когда ты сказал, что уезжаешь и теперь это лишь вопрос времени.
Знаешь, такие страшные эти слова, что даже дай мне бумагу, я буду ходить по странице вокруг да около, как перед прыжком с парашютом, растекаться в многословных оборотах (что я сейчас и делаю), но так и не перейду к сути. И вот сейчас я как будто набрала в лёгкие воздух, а теперь наконец скажу.
Я не хочу, чтобы ты уезжал. Даже не смотря на то, что в моей голове это случилось ещё полгода назад.
И (представляю, как ты сейчас удивишься) – ты самый дорогой человек, который у меня есть. Я, конечно, не умру здесь без тебя, не перестану дышать, радоваться, пить алкоголь, но здесь и сейчас, сегодня, я не могу представить себе, как я буду всё это делать без тебя.
Ну, вот, в принципе, в этих строках всё, что я хотела тебе сказать. И ещё чуть-чуть между ними.
Будь счастлив, Саня.
19 июля 2012 г.
Аня С.

Дочитав, я аккуратно складываю письмо в конверт, конверт засовываю между страниц ежедневника и кладу ежедневник в сумку. Я ещё не решила, что мне делать с этим письмом и что делать вообще. Единственное, в чём я сейчас уверена, так это в том, что добраться отсюда домой я могу только на метро. И я встаю и не спеша иду в сторону Первомайской.